В декабре прошлого года, а потом в январе нынешнего Пауль давал интервью радио Goethe. Первое было посвящено музыке в ГДР, второе – истории группы Rammstein. Мы объединили эти два интервью в одно и представляем их вам здесь...
@ Интервью c Паулем Ландерсом на радио Goethe (декабрь 2007 - январь 2008)
Здравствуйте, это радио Goethe: информация и новости из самого сердца Европы. И сегодня в нашей программе – интервью с гитаристом группы Rammstein Паулем Ландерсом о музыкальной сцене в бывшей ГДР и об истории группы Rammstein.
Многие на западе слышали о таких группах как Karat и Pudis, для большинства именно они олицетворяли музыкальную сцену Восточной Германии. Только потом мы узнали, что групп было гораздо больше, но они не имели официального разрешения. Через несколько лет после того, как пала берлинская стена, появилась группа Rammstein, но для участников группы, Rammstein не был их первым музыкальным проектом: все они имели опыт выступлений в ГДР.
Огромный пласт музыкальной культуры в ГДР был скрыт от общественности, прозябая в подполье. Книга «Spannung, Leistung, Widerstand» рассказывает о подобных группах, игравших с 1979 по 1990. Пауль Ландерс и Флаке Лоренс были глубоко вовлечены в этот музыкальный процесс, они оба играли в нескольких группах, например в группе Magdalena Keibel Combo. Итак, наша корреспондентка встретилась с Паулем в Берлине, чтобы рассказать вам больше о том времени.
Как бы вы описали музыкальную сцену в бывшей ГДР, когда вы с Флаке играли вместе в Magdalena Keibel Combo?
Пауль: Все музыканты знали друг друга, нас было немного, и мы составляли что-то вроде закрытого сообщества, поэтому о нас ничего не знали в ФРГ и на западе. У нас был один враг: диктатура правительства. Ничто не сплачивает людей так сильно, как мысль о том, что члены правительства твоей страны - полные идиоты. А они действительно были идиотами, занимались непонятно чем, так что смешно было на это всё смотреть. В принципе, ничего не изменилось, просто тогда это было гораздо заметнее.
И что-то в этом было замечательное: все держались друг друга, были вместе, все – против общего недруга. И можно было встретить сразу нескольких друзей в магазине или в кафе. Сейчас такое уже невозможно, к сожалению: всё слишком разобщилось, повсюду открываются клубы. Тогда всё было гораздо сплочённей.
Диск «Spannung, Leistung, Widerstand» демонстрирует, насколько разнообразна была неофициальная музыка в ГДР. На западе же из всех восточных музыкантов были известны только что Karat и Pudis.
Пауль: На востоке все группы можно было разделить на три уровня. На самом верхнем были группы, чью музыку одобряло правительство. Это были тупые группы, каждый про это знал, и молодёжь игнорировала их музыку. Затем шёл средний уровень, на нём были группы, которых не показывали по телевизору, чью музыку не крутили по радио. Но им можно было выступать вживую. На востоке нужно было получить специальную лицензию, разрешение, чтобы ты мог проводить концерты. Без лицензии – как без прав на вождение. Таких групп было много, они были приспособлены к существующему режиму. В таких группах участвовал я.
И, наконец, был ещё третий, самый низкий уровень. Сюда относились панк-группы, играющие на частных вечеринках, квартирниках или на чьих-то днях рождения. Они находились на дне и не имели никакой возможности выступать официально, потому что у них не было лицензии. Так что существовало три уровня, и только один был вне опала.
Но ведь у вас была лицензия, почему же правительство разрешило вам выступать?
Пауль: Ну, нас было слишком много: они же не могли пересажать всех музыкантов. Но правительство часто вмешивалось, за каждым шла слежка, многие музыканты были сотрудниками Штази. В группе, где я играл, а я участвовал в двух группах, так вот, в одной из них двое ребят были информаторами Штази.
Каково было Вам, когда пала Берлинская стена?
Пауль: Это было ужасно, если ты пересекал границу с востока на запад, ты оказывался в рамках другой политической системы, начинался хаос. Было даже такое: приходили незнакомые люди, вешали замки на двери домов и говорили: «Всё, теперь это моё». И никто не был в состоянии что-то с этим поделать. Полиция бывшей ГДР не вмешивалась в дела, творившиеся на западе, считая, что это территория копов из ФРГ. Никто не хотел ни за что отвечать, в городе царила абсолютная анархия. Каждый делал, что хотел, по городу разъезжали на угнанных машинах, и никто не мог ничего поделать. Я помню свою растерянность перед фактом, что теперь, казалось, можно всё. Полицейские как декорации беспомощно стояли на улицах и не могли ничего сделать. А если западный полицейский останавливал тебя, надо было просто сказать: «Я с востока, чего пристал!?». Просто сумасшествие.
А что делали в это время вы?
Пауль: Мы тогда жили на съёмной квартире и пытались каким-то образом найти себе работу, участвовали в программах помощи по трудоустройству, которые организовывало правительство. В то время я работал кочегаром. Забавно было то, что на востоке ещё совсем недавно наша группа была на острие ножа, нас ведь и посадить могли за нашу музыку, за провокации. Но когда стена пала, мы оказались где-то в среднечках, никому не интересной группкой, просто «весёлыми парнями».
А вы, кстати, не боялись, что вас арестуют?
Пауль: Мы все были как солдат Швейк (герой романа Ярослава Гашека «Похождения бравого солдата Швейка» прим. переводчика), мы всегда прикидывались дурачками, будто мы не в курсе. Если у нас были антиправительственные тексты, мы исполняли их на английском. Когда же нам надо было показать материал, чтобы получить лицензию, мы играли весёленькие песенки. А когда мы выходили на сцену, мы могли, уже ничего не боясь, играть всё, что хотели. Техника, на которой осведомители из Штази делали наши концертные записи, была настолько плохой, что ничего потом невозможно было разобрать, а значит, и доказать они не могли ничего. Но, с другой стороны, наша техника была тоже «на высоте», так что порой никто вообще не мог понять, что мы поём. Люди, что живут в ФРГ, думали, что у нас, в ГДР, всё очень строго, на самом же деле вся эта система с Штази, тюрьмой, прослушиваниями напоминала большой детский сад: правила строги, но если ты знаешь, как их обойти, тебе ничего не страшно. Можно было откосить от службы в армии, например, что я, кстати, и сделал в своё время. Это было сложно, но возможно.
А ещё никто из нас не работал, но, несмотря на это, ну нас было достаточно денег. Это очень важная вещь в понимании того, как была устроена жизнь в ГДР. Можно было купить ткань, фурнитуру, и сшить кофты с молниями, налепив какой-нибудь лэйбл за ворот. Такой самодел в Прибалтике можно было продать за 400 восточных марок. Так, продав 4-5 кофт, ты мог вернуться домой с двумя тысячами. И мы все так жили: мы делали hand-made украшения, плели корзины. За две недели можно было заработать на подержанную машину. Не могу сказать, что я активно занимался этим бизнесом, я не хотел разбогатеть на этом. Я просто помогал своему другу продавать одежду, и этим зарабатывал себе на хлеб. Так что, сделать неплохие деньги на чём-то нелегальном на востоке было проще простого.
Ну а сейчас вы зарабатываете много денег вполне легально.
Пауль: Да, и это просто прекрасно. И в ГДР, и сейчас у меня водятся деньги. И это очень здорово, поскольку теперь я понимаю: на западе без денег просто пропадёшь. Я очень рад, что могу жить на деньги, которые наши поклонники платят, покупая наши альбомы. В ГДР я и не мог себе такого представить!
А сейчас мы поговорим о самой успешной немецкой группе, известной по всему миру. В нашей студии по-прежнему гитарист Rammstein Пауль Ландерс, он готов поговорить с нами о группе, об истории Rammstein. Итак, сделайте радио погромче, мы начинаем…
Звучит песня:
Wollt Ihr Das Bett In Flammen Sehen
Пауль: Когда всё только начиналось, на наши концерты приходило очень мало народу. И что я ещё запомнил с того времени, к нам часто подходили незнакомые нам люди и говорили: «Ах, если бы вы пели на английском, вы бы стали очень знаменитыми!» И мы всегда отвечали: «Может и так, но пускай всё останется как есть» - поскольку мы не могли петь по-английски и не хотели, поскольку знали, что уж лучше мы сделаем всё по-своему. Нас вообще не беспокоил этот вопрос. Очень многие американские музыканты, с которыми мы вместе участвовали на немецких фестивалях, подходили к нам и говорили: «Вам надо приехать выступать к нам! Американцы вас полюбят!» Мы же сомневались, возможно ли это. Но нас уверяли, что всё будет здорово. Так, мы попробовали выступать и издавать диски по всему миру, но это было не просто. Дело в том, что для немецкой группы очень необычно выступать за границей: для этого не существовало никаких протоколов и схем. Немецкие звукозаписывающие компании занимались только немецкими артистами, а когда они имели дело с Роби Уильямсом, к примеру, то его представители брали всё на себя. А здесь всё должно было идти наоборот: немецкий звукозаписывающий лейбл по идее должен был назначать обложку для американского издания диска, но все переговоры с американской стороной напоминали испорченный телефон.
Звучит песня:
Du Hast
Пауль : Наш первый концерт проходил в Нью Йорке, в зале было 15 человек… Это был просто кошмарный концерт: наш выход был назначен на шесть утра. В Германии в это время был уже вечер, плюс к этому изматывающий шестичасовой перелёт... Я так устал, что даже представить себе не мог, как я сейчас буду играть. У клуба, в котором мы должны были выступать, не было закулисного пространства, так что нам пришлось дожидаться своего выхода прямо на улице. Тогда, ещё до пиротехники, у нас был один трюк: Флаке садился верхом на Тиля и катался на нём по сцене с неоновой лампой в руках. Он шлёпал Тиля по заднице этой лампой, как бы управляя им, а в конце разбивал лампу ему об голову. Нам тогда хотелось быть забавными, но мы не знали, что у американских ламп стекло более устойчивое к ударам и тоньше, чем у наших. И вот, эта парочка стоит посреди сцены, Флаке в ярости пытается разбить лампу (при этом бьёт Тиля по голове). Когда же, наконец, лампа разбилась, её тончайшие осколки разлетелись по всей сцене: один попал в плечо Шнайдера, нашего барабанщика. У него пошла кровь. У Тиля вся голова была в крови от мелких ран и порезов, у Флаке обе ладони оказались в стеклянных занозах… Это был просто кошмар! А люди, которые при всём этом присутствовали, наверное, думали: «Что за идиоты на сцене?» Вышибалы этого клуба, парочка громадных афроамериканцев, посмотрели на сцену. На их лицах было написано: «Ну вот, к нам приехал безумный балаган из Германии!» Вот так всё начиналось, и, я уверен, те 15 зрителей, придя домой, потом сказали своим друзьям: «Если Rammstein приедут снова, тебе надо будет обязательно на них посмотреть!»
Звучит песня:
Mein Herz Brennt
Пауль: Очень здорово, что мы никогда не заботились о том, что в данный момент в моде. Когда мы начинали, в моде были Nirvana и гранж и ещё Венгерская группа Silik. Я тогда помногу смотрел MTV и немецкий музыкальный канал VIVA и думал: «Боже мой, всё это можно сделать гораздо лучше». Наша идея была - соединить в рок-музыке машину и людей и делать по-настоящему жёсткую музыку. И так мы начинали и, конечно, втянулись в тогдашнюю музыкальную среду.
Но каждый раз мы стараемся быть разными. Альбом, над которым мы работаем сейчас, тоже будет немного отличаться от предыдущих. Наша музыка – это комбинация музыкальных вкусов каждого участника группы. И у всех нас разные вкусы. В конце концов получается то, что вы слышите. Наш басист Оливер любит странные ритмы, пугающие и немного зловещие; Флаке хочет всегда чего-то оригинального, он не любит простые гармонии, ему интересно всё необычное; Шнайдер любит тяжеляк; Тилю нравится разнообразная музыка: от классики до готики; Рихард любит рок. А я смотрю на всё это нестандартно: я не делю музыку на стили и направления, меня это не интересует. Я просто хочу делать что-то такое, чего не делает никто. Зачем повторять то, что и так уже есть. Можно сказать, что мы делаем всё, чтобы люди говорили: «Послушай это, я уверен, что ты никогда не слышал ничего подобного». Это не всегда получается, но если выходит именно так, то это здорово. К примеру возьмём The White Stripes; они не открыли музыку заново, но ничего подобного до них не было, значит к них есть что-то уникальное и оригинальное, чего нет ни у кого больше. Никому не нужны копии Менсона или Корн. К сожалению, большинство немецких групп с удовольствием подражают британским и американским командам. У этих групп нет ничего индивидуального, вообще у большинства немцев плохо с чувством собственной индивидуальности. Они не самоопределяются в музыкальном плане, оставаясь всегда в рамках музыкальных традиций других культур. Они не самоопределяются как немцы, не чувствуют себя немцами вовсе.
Звучит песня:
Amerika
Пауль: Привычнее думать, что всё замечательное было сделано по какой-то заранее придуманной схеме. Я в своё время прочитал много биографических книжек о разных исследователях и первооткрывателях и понял, что очень многие открытия, причём замечательные, были сделаны благодаря просчёту, ошибке. У нас никогда не было никакой концепции в том смысле, в каком это привыкли понимать. Когда многие выходили на сцену в коротких брюках, мы выступали в обычных; все носили длинные волосы, мы же стриглись. Получается, что наша концепция просто в том, что мы не ищем лёгких путей. Мы из Восточной Германии, и нам не так важно быть «в струе» (в отличие от тех, кто с запада). Мы не думаем: «Ах, если мы поступим так, то, возможно, ему (или ей) это понравится». Мы никогда не просчитываем реакцию людей на нас и никогда не ждём какой-то запланированной реакции. Всё получается само собой, но если мы действуем вопреки этому, если стараемся быть милыми и угодить, случается какая-нибудь катастрофа. Наш главный рецепт: просто делать то, что мы хотим. И это так же наш совет остальным: если вам это интересно, тогда вперёд! И наплюйте на то, что кто-то отговаривает вас: за горами всегда открывается неожиданно красивый вид, надо просто преодолеть горы. А если вы решите не сопротивляться, ничего не поменяется.
Звучит песня:
Spring
Пауль: Мы как Роберт де Ниро: он сыграл много ролей, но он всегда остаётся Робертом де Ниро. В этом вообще есть что-то странное: мы постоянно пытаемся сделать что-то новое и по-другому, не повторяясь. На последних двух альбомах было много новшеств, и наша новая пластинка, которую мы сейчас пишем, будет сделана так же. Но более жёстко (последние пластинки всё-таки были слишком слащавыми). Я думаю, новый альбом выйдет в конце этого года, мы собираемся приступить к записи весной.
Звучит песня:
Sehnsucht
Пауль: Мы любим провоцировать, но надо понимать, что невозможно выдумывать что-то заранее и специально. Мы не садимся всей командой за круглый стол и не обсуждаем: «Ну, и как мы будем провоцировать их на этот раз?» Если бы всё было так, и мы продумывали бы каждый раз новый план, это было бы не здорово. Ну, такое сработало бы однажды, ну, может, несколько раз, но потом все бы догадались. Мы действительно любим раздражать и провоцировать людей, просто нам скучно было бы постоянно придерживаться норм. Но мы никогда не придумываем ничего специально, всё приходит к нам само собой. У нас всегда много идей в голове и это действительно классно. А вот потом, когда мы что-то сделаем, начинаются проблемы, потому что не все способны понять наши шутки (а это всего лишь шутки – не больше). Пару раз я болтал с музыкантами других групп и говорил им, чтобы они тоже сделали что-нибудь эдакое, ведь это же весело. Но мне обычно отвечали: «Да ты что, нет, ни в коем случае, наш звукозаписывающий лейбл уничтожит нас за такое!»
Звучит песня:
Du Riechst So Gut
Пауль: Я прекрасно понимаю, почему высокоинтеллектуальная публика, люди из института имени Гёте, не понимают нас и не принимают нашу музыку. Для них, прекрасно образованных людей, мы – какие-то непонятные Восточные рокеры, грязные и неотёсанные, от которых одни неприятности. Я понимаю, в чём дело. Дело в среде. Люди, побывавшие в своей жизни на дне, понимают, чем мы хороши. Они не боятся любить что-то необычное. Порой, среди наших поклонников встречаешь действительно отличных людей. Это безумно приятно, и вообще я люблю нестандартно мыслящих людей. Те же, кто хочет быть идеальным, всегда абсолютно политкорректным и правильным, те, кто вырос в тёплом доме, в благополучии и любви, порой нас просто не понимают. Это так, мы знаем об этом, но ничего не можем изменить. Забавно наблюдать за тем, как некоторые пытаются заставить нас делать что-то так, как, им кажется, было бы правильнее. Разрушая табу и правила, мы, неожиданно для себя, вдруг открыли новые двери. Это любопытно: стоит только заглянуть в историю и попытаться проследить путь, по которому шло самоопределение немцев. Попробуйте, и вам сразу станет ясно, что до сих пор у немцев не получилось самоопределиться. Если ты говоришь: «Я немец», твои соотечественники будут смотреть на тебя, морщась. И не дай бог тебе придёт в голову сказать: «Я горжусь тем, что я немец». О боже, что тогда случится! Если ты скажешь: «Я горжусь тем, что я венгр» или «Я горжусь тем, что родился в России или в Америке» - это будет вполне нормально. Лично я не вижу ничего плохого, если немцы будут говорить: «Это моя страна, я оттуда, и я не хочу прятаться, врать или чувствовать себя виноватым». Да и не только я: вся наша группа наивно полагала, что сейчас это вполне возможно. Собственно, всё наше творчество направлено на преодоления у немцев этого комплекса вины по поводу своей национальности, но мы стараемся быть как можно осторожней с этим: для нас-то всё уже давно определено. А вот многие наши соотечественники до сих пор не могут перешагнуть через это. Наша беда в том, что мы пошли этой дорогой очень быстро и зашли слишком далеко, общественное мнение за нами не угналось. Вот в чём вся проблема. Германия сейчас переживает процесс расслабления и осознания того, что она не хуже всех, а такая же страна как и все остальные. Немцы добились многого в науке, прославились по всему миру – это же правда! Мы много путешествуем по всему миру, и мы редко встречали негативную реакцию на нас как на немцев. Немцы могут сделать глубокий выдох и, наконец, успокоиться: они не такие плохие, как думают о себе.
Звучит песня:
Links 2 3 4
Пауль: Сейчас всё прекрасно хотя бы потому, что мы свободны делать на сцене то, что мы хотим. Но так было не всегда. Когда мы начинали, однажды, нас пригласили на британское MTV, в Лондон, выступать в программе «Hanging out». Когда шла подготовка к программе, с нами вообще никто не считался, все вели себя грубо. Они знали, что мы используем пиротехнику, мы их предупредили. И вдруг, ни с того ни с сего, они заявляют: «Нет, никакой пиротехники не будет!» Мы собирались сыграть две песни, и во время исполнения второй, Тиль должен был раздавать капсулу с кровью. Нам казалось: вечером по телевизору и не такое показывают, подумаешь. Нам сказали: «Если вы попытаетесь сделать что-нибудь в этом духе, мы прекратим трансляцию!» Так оно и получилось: они прервали наше выступление на середине, а потом сказали: «Чтобы ноги вашей не было на MTV!» Ну, а нам ничего не оставалось: «Ну и ладно» - сказали мы и уехали домой. А потом, через два или три года они сами связались с нами и снова попросили приехать. Я не хотел этим показывать вам, какие мы молодцы, что никого не слушаем. Но ведь всему есть придел. Мы делаем всё, чтобы наше шоу было красивым и безопасным для зрителей, и не хотим, чтобы нашу работу губили. Понятное дело: им было бы проще с нами, если бы у нас не было пиротехники; им наплевать на то, что зрителям будет скучно. Нет, может, если бы мы играли другую музыку, вроде Джеймса Бланта, то нам это всё не понадобилось бы. Мы бы просто стояли на сцене и пели, но нам так не интересно.
Есть ещё одна неприятная история, связанная с нашей пиротехникой. Дело было тоже в Лондоне, у нас намечался концерт. 2000 человек пришло посмотреть на нас, и за пару часов до шоу нам сообщают: «Вы не будете использовать свою пиротехнику сегодня». А мы сказали, что в таком случае мы лучше соберём вещи и улетим домой. И мы так и сделали, но, конечно, поклонникам было очень обидно. Позже мы объяснили им, в чём было дело, и они нас поняли и поддержали. В следующий раз, когда мы приехали выступать в Лондон, (на концерт пришло уже 4000 зрителей) нам уже никто не запрещал устраивать наше пиро-шоу. Так что не всегда бывает полезным идти на компромисс. Иногда нужно стоять на своём.
Звучит песня: Mein Teil
Пауль: До создания группы мы были просто друзьями. Потом мы стали ещё и группой. Но было такое время, когда мы были просто группой, но не друзьями. А теперь мы снова: и друзья, и группа. Это очень здорово!
Конечно, у нас возникают конфликты, мы устаём друг от друга, но, как бы то ни было, мы вшестером стараемся найти равновесие и силу, чтобы после каждого кризиса собираться снова. И в этом наше счастье.
Звучат песни: Ich Will (Mutter) и Feuer Frei! (Volkerball)
Radio Goethe
декабрь 2007 - январь 2008
